May 1, 2015  |   Galya Morrell

Когда умирает человек, все тайное стновится явным.

 

Собственно говоря, все началось в то утро, когда к нашей маленькой землянке, окруженной осколками выброшенного на берег айсберга, учуяв запах живого, пришел белый медведь. Окно в нашем маленьком убежище было сделано из толстого полиэтиленого пакета, и нанок, если бы захотел полакомиться,  легко бы выцарапал нас лапой, как нерпу из проруби.

Мой друг Мамарут открыл дверь и швырнул в зверя камнем. Медведь посмотрел на него с снисхождением. Тогда мы сделали так,  как поступают местные жители: высунулись из двери, и хором зарычали, подняв лапы. Медведь только почесал подмышку и продолжал  принюхиваться. И тогда Мамарут выстрелил в воздух. Но вместо того чтобы убежать, медведь вильнул задом и подошел еще ближе, к нашему окну.

 

Теперь он стоял на узкой полоске берега, как раз посредине между нашим убежищем и маленькой открытой лодкой, на которой мы должны были уйти обратно в Канак. Шесть часов спустя мы должны были сесть на самолет и лететь на юг, после 3 месяцев экспедиции на севере Гренландии.

В Арктике все случается медленно и быстро одновременно. Пока мы рычали на медведя, бросали в него камнями и думали как забаррикадировать окно, солнце скрылось за облаком и налетел штормовой ветер. Море покрылось бурунами. Это был один из тех локальных штормов, которые приходят ниоткуда и затем уходят в никуда. Их не найдешь в прогнозах погоды, слишком малы они для спутника или метеостанции.

 

Теперь, помимо противостояния с медведем, нам нужно было думать еще и о том, как спасти лодку. В минуты ее могло разбить об камни. С неба обрушился ливень, и одновременно началась песчаная буря. И в этот момент стало совершенно ясно, что самолет улетит без нас.

 

Самолет летает всего раз в неделю, и наши билеты не подлежали обмену. Денег на новые у нас не было, да и билеты на ближайший месяц, как мы слышали, были все раскуплены.

Медведь продолжал осажлать нашу землянку, и в 5 вечера, точно по расписанию, самолет Air Greenland пролетел над нашей «квартирой», махнул крылом и взял курс на юг.

 

В эти же самые минуты, далеко в Москве, в 4,390 км от нашей осажденной землянки в высокой Арктике, у моей мамы лопнул кровеносный сосуд в голове. Кровоизлияние вызвало обширный инсульт.

 

Когда я улетала на Север, мама еще ездила на работу. Работа была ее кислородом, и несмотря на свои 90 лет, она отказывалась думать о кресле перед телевизором. Дома, ее кухонный стол был заложен картами северной Гренландии, исчерченными стрелками красных, синих и зеленых цветов. Мама отслеживала мой маршрут и беспокоилась. Она боялась что моя лодка столкнется с айсбергом, как Титаник, или что злой морж проткнет бивнем мой маленький каяк, защищая свое потомство.

 

Мама перечитала все книги про Гренландию – на четырех доступных ей языках. Она знала все, или почти все, про метеориты, упавшие на Страну Полярных Эскимосов, про перепетии эскимосской семьи Адмирала Роберта Пири, и про наличие или отсутствие овощей в местном магазине. Она общалась по ФБ с половиной жителей Северной Гренландии, и узнавала все новости, когда не могла связаться со мной.

 

Последние 10 лет мои сыновья уговаривали маму перебраться в Нью-Йорк, где мы приготовили все для ее спокойной и счастливой старости: тихая квартира неподалеку от дома мальчишек, бесплатная медицинская и социальная помощь, ну и, что не маловажно, –  насыщенная культурная жизнь, которая была ее вторым кислородом. Но она отказывалась. У нее были дела.

 

Об инсульте я узнала только на следующее утро, после того как на рассвете мы пересекли, наконец, штормящий залив и высадились на каменистый пляж в Канаке.

 

Мы ринулись в аэропорт. И здесь нас ждали друзья.

Не подлежащий обмену билет был обменян и переписан на следующий рейс, неделю спустя.

 

Семь дней мучительного ожидания в Канаке, переговоры с сыновьями, которые взяли на себя все хлопоты о маме, а затем 5 долгих дней промежуточных полетов в Копенгаген, и затем в Москву.

 

Дверь открыла медсестра, которую наняли мои мальчишки, после того как маму выписали из больницы. Я вошла в квартиру, но мир, знакомый мне с детства, больше не существовал. В гостиной, на красном диване, заставленном со всех сторон малиновыми креслами с резными ручками, лежала – нет, не моя Мама, а то, что от нее осталось.

Пианистка, игравшая на фронтах Великой Отечественной и репетировавшая во время бомбежек в туннеле метро на куске фанерки, расчерченном под клавиатуру рояля, теперь она была маленьким ребенком, одетым в памперсы и тихо плачущим всю ночь напролет.

 

Ее разум был далеко. Уже слепая, в темноте москвоской  ночи, она видела рыжих карликов, трехногих лилипутов и одноногих гигантов, которые осаждали ее любимый красный диван со всех сторон. Она боролась с ними, и привыкшая побеждать, теперь каждый раз проигрывала им. Это было невыносимо, и она плакала неперставая. Еще ей виделось, что нас везут в товарняке без окон и дверей через всю Сибирь, в Якутию, к Дороге на Костях, на которой когда-то, во время сталинских репрессий, погиб ее двоюродный брат, и по которой я прошла с экспедицией  зимой прошлого года.

 

Она была здесь, и там, одновременно. Я держала ее  непарализованную руку, и она сжимала ее крепко, как когда-то я сжимала ее.

 

Иногда ее озаряло сознание, и она снова волновалась за меня, запрашивала сводки погоды в Канаке, но такие минуты случались все реже и реже.

 

Пуповина между мной и ей по-прежнему пульсировала, но теперь мы обе были матерями и дочками - одновременно.

 

Я позвонила Шан Миню, моему умному и доброму другу, хилеру Возраста Счастья, и он велел мне держать горячую ладонь на мамином пупке. Я растирала свои ледяные от бессонницы руки, грела их на свечке, и пыталась послать пучки тепла в ее опустевшее маленькое тело.

 

Мой другой друг, гренландский геолог Оле Кристиансен, посоветовал мне читать маме сказки – те самые, которые она читала мне в детстве. Ночами и днями я читала ей истории про Петю и Волка, про Чука и Гека, и про храброго Мальчиша-Кибальчиша. Она затихала и успокаивалась.

 

Несколько раз мы вызывали врачей, но они только разводили руками. Один раз врач отчитал нас за “бессмыссленный” вызов: “Подождали бы еще два часа, и тогда бы вызвали спецтранспорт.”  Я не сразу сообразила, что это за штука такая - спецтранспорт. Медсестра объяснила.

 

Слепая, почти глухая и парализованная, они по-прежнему боролась за жизнь – и ее искрометная рука пианистки, теперь белая и бескровная, крепко-накрепко сжимала мою. Она не хотела уходить: у нее здесь еще были дела.

На пятый день, из которых мы  с медсестрой спали всего несколько часов, раздался звонок в дверь. Я приоткрыла. Передо мной, в полусумраке лестничной клетки, стоял родственник, который исчез из нашей жизни 40 лет назад.

 

«Выключи диктофон», прошипел он.

 

Я потеряла дар речи.

 

Медсестра, вылетевшая за мной к двери, увидев его лицо, перекошенное от злобы, в ужасе захлопнула за мной дверь. Я осталась на лестничной клетке, как была – в майке, джинсах и полуразряженным телефоном в кармане. Без ключей.

 

«Где завещание?» Его маленькие стальные глаза, спрятанные в в набухших веках под толстыми линзами дорогих очков, вонзились в меня, как острые гарпуны моего друга эскимосского охотника Мамарута. Он рванул дверь. Она была заперта изнутри.

 

Он – назовем его Р. - исчез из нашей семьи давно. В 22 года он улетел на Запад. Откуда он уже не вернулся. То есть он возвращался много раз в Москву по делам и так, но уже не к нам. Что-то случилось, мы никогда не узнали что именно,  и он не захотел нас больше видеть.

 

В Москве в последний раз я его видела, когда умер мой отец. Тогда он оказался первым в очереди у нотариуса. На поминках моя мама попросила у него номер телефона. Он оттолкнул ее. Номер она потом получила от друзей. Пыталась звонить, но ему было не до нее. Мы продолжали писать ему, поздравлять с днем рождения и другими праздниками, но это были письма в никуда.

 

Он быстро поднялся по карьерной лестнице кадрового дипломата. Он был хорошим специалистом – крупным экспертом по химическому и бактериологическому оружию. Он умел делать связи, и умел делать деньги. Стал обладателем недвижимости в одной из самых дорогих стран Европы, сохранив квартиры в Москве.  Но дома его были пусты: у него не было детей. Была жена.

 

Мои дети сообщили ему про болезнь мамы. Он попросил прислать ему ее мобильный телефон.

 

«Р, - сказала я. – Пойдем поговорим. Только не здесь. Мама все слышит.»

 

«Ты сейчас откроешь дверь и мы войдем в квартиру. А если нет – я вызову полицию, и тебя арестуют.»

 

«Вызывай, - вздохнула я.

 

«Открывай!» - он толкнул меня к двери, думая что ключ лежит у меня в кармане.

 

Я вывернулась из его крючковатых рук, и скатилась вниз по лестнице, перепрыгивая ступеньки и считая этажи.

 

Я молила Бога, чтобы открылась дверь и кто-то из соседей пустил меня, чтобы отдышаться и прийти в себя. Но нет, все люди были внутри, это был воскресный вечер после уик-энда на даче: жарились белые грибы и жирные караси, варился сладкий клюквенный компот. В аромате трав и прянств я выскочила на улицу под проливной дождь.

 

Спрятавшись за мусорными контейнерами, я лихорадочно стала набирать телефон. Телефоны моих друзей молчали. Наконец, я дозвонилась до детей, а они до кого-то в Москве.

 

Что делать? Мама умирала в квартире, а я стояла под дождем, насквозь мокрая, без ключа, денег и с почти разряженным телефоном. Наконец пришел СМС: «Вызови участкового». В моей долгой жизни мне никогда не не вызывала участкового, но наверное все в жизни бывает впервые.

 

У отъезжающих в машине соседей я узнала телефон. «Только вы не дозвонитесь» - посочувствовали они. Но они были неправы: я дозвонилась.

И еще минут через 40 прибыл наряд полиции.

 

Полицейские запустили меня в квартиру. Я пригласила их пройти со мной. Р. потребовал войти тоже, но его вежливо попросили подождать. Молодые сержанты увидели маму, и все остальное.

 

«Я напишу заявление в прокуратуру» - сказал Р. «В дежурную часть» - поправили его. – Вы можете проехать с нами. И вы тоже, девушка, обратились они ко мне, - вы тоже напишите свою версию.»

 

В полицейской машине мы поехали в дежурную часть полиции. Там был крошечный стол и один стул. Р. писал заявление на меня, а я писала свое оправдание. Он звонил жене, а мне звонить было некому.

 

Обратно я шла пешком под ливнем: денег на метро у меня не было. Дальше была еще одна ночь. В эту ночь мама перестала видеть одноногих гигантов и рыжих карликов, затихла, а к утру начала задыхаться.

 

На рассвете я вызвала неотложку. Приехала скорая – с замечательным врачом, умным и все понимающим. Мы полетели в реанимацию. Я провела там целый день. Вечером, когда я вернулась в квартиру, наша медсестра рассказала мне, что Р. и его жена приходили в мое отсутствие несколько раз, и приказали ей настрого не подпускать меня к маме даже близко. «Она попробует ее отравить» - сказали они. «Если что – немедленно звоните, вот наши телефоны, мы вызовем полицию и у нас есть адвокат».

 

Наутро я снова убежала обратно в больницу. После первых исследований стало ясно: подозрение на  опухоль головного мозга. Меня попросили срочно найти ранние томограммы мозга и привезти их в больницу для сравнения.

Вечером я начала поиски документов. Томограммы нашлись, но одновременно выяснилось, что все документы – на квартиру, на дачу, свидетельства о рождении, а также все пароли ко всем банковским счетам и интернет-ресурсам – исчезли из коробки, где у мамы хранилось все «самое главное». Исчезло все, кроме завещания, которое хранилось у моих детей в Нью-Йорке.

 

Я позвонила соседям: весь дом уже был в курсе воскресного инцидента. «Тебе нужно сообщить в полицию», сказали они. – «Иначе все вашу квартиру продадут и перепродут три раза у тебя за спиной». Вместо больницы и снова поехала в дежурную часть. Первое, что я увидела там: за маленьким столом, сидел Р. и писал новое заявление.

 

«Р., - сказала я. - Маме осталось недолго жить. Что бы ни было, мы должны проводить ее достойно». «Правильно,  - сказал один из полицейских, - договоритесь же!» Я подождала его на улице. Р., сославшись на занятость на очень важных встречах с очень важными людьми, назначил встречу и место. На встречу он не пришел. Как не пришел на вторую, и на третью.

 

На следующий день я узнала, что пока я ждала его в третий раз, Р. съездил в больницу ( я сама сказала ему где  лежит мама), и написал на заявление на имя главврача, обвиняя меня в покушении на убийство и отравление моей мамы тяжелыми металлами и прочими ядами с целью убийства и получения наследства.

 

В тот день мне также, наконец,  объяснили, чего он добивается. Опекунства над мамой, чтобы переписать завещание. Вот так просто.

 

Когда умирает человек, все тайное становится явным. Сегодня утром я сижу рядом с мамой в палате. Я привезла ей яблоки с яблони, которую мы когда-то с ней посадили вместе с моими сыновьями. Она уже не может есть яблоки, ее мозг питает капельница. Но сила обоняния еще не покинуло ее. Мама вдыхает их аромат: он такой сильный, что перебивает все больничные запахи. И в первый раз за две последние недели она улыбается. Конечно, это не та улыбка, которая когда-то покоряла сердца: губы  ее  парализованы. Но все равно это улыбка. И я рада ей, как солнцу после шторма.

Яблоки лежали на маминой подушке. Ее бледное лицо, окаймленное  красными яблоками, было сказочно прекрасно. Теперь она дышала ровно. Я держала ее за руку. И вдруг я увидела, как из маленького яблочка вылез муравей. Он вылез из червоточинки, спрыгнул и быстро побежал по подушке. И вдруг я поймала себя на мысли, что муравей –, если посмотреть с определенного ракурса, -  является помимо всего прочего переносчиком яда. И я на секунду почувствовала себя преступником.

За окном снова шумел ливень,  и голуби прятались на карнизе от его мощных струй. Мама заснула под шум дождя.  Я благодарна дождю. Я прошу у неба дождя, чтобы он смыл все: всю боль, все обиды, все недопонимания, и весь сор. Я прошу у неба долждя, чтобы он напитал нашу с мамой яблоню, чтобы она снова проснулась следующей весной и принесла новые яблоки. Мама любила дождь, и всегда гуляла под ним с непокрытой головой. Зонтика у нее не было.

Спи спокойно, Мама! Спи и ничего не бойся! Все будет хорошо! И мы пойдем с тобой под дождем, вдвоем, далеко-далеко. Пойдем, чтобы никогда не расстаться. Просто держи меня за руку!

Tags